Хрустальное сердце - Страница 74

Лора обещала — и слово свое сдержала. Максу сложно было оставаться беспристрастным, но он оценил ее заметно выросший профессионализм. Лора Светлова далеко пойдет, если не будет размениваться на мелочи.

Он вспомнил про Лизавету уже перед самым эфиром, кликнул курьера, передал ключи от квартиры, велел забрать из больницы «одну девчонку». По-хорошему следовало бы попросить Вовку, а еще лучше — съездить за Лизой самому, но у Вовки дежурство, а у него — интервью. И то, и другое очень важно. И вообще, не велика птица, какая-то домработница…

После съемок домой Легостаев так и не поехал, остался ночевать у Лоры. В последнюю неделю он вообще почти не бывал дома — любовь и Лора требовали полного самоотречения.

Он попал в родные пенаты только ранним утром следующего дня, и то лишь затем, чтобы переодеться перед работой. Дома пахло свежесваренным кофе и выпечкой, из-за прикрытой кухонной двери пробивался свет. Лизавета с дымящейся чашкой в руках стояла у окна. Выглядела она не так чтобы очень хорошо: бледная, с заострившимися скулами, с синими тенями под глазами. Может, рановато ее выписали из больницы? Может, недолечили?

— Привет, — сказал он беззаботно, сорвал с шеи галстук, повесил на ручку кухонной двери.

— Доброе утро, — ответила Лиза вежливо, но как-то отстраненно. Может, обиделась, что он не сам забрал ее из больницы? Так она уже взрослая девочка, должна понимать, что у него есть обязательства, работа, личная жизнь, в конце концов. Он же не подписывался опекать ее до конца дней…

Макс подавил нарастающее раздражение, улыбнулся широко и беззаботно:

— Пахнет вкусно, а мне сваришь?

Она тоже улыбнулась, но не слишком радостно, не от души.

Кофе пили в молчании. Раньше, когда Лизавета не могла говорить, общаться с ней было легко и приятно, а вот сейчас, когда вроде бы имеются все предпосылки для полноценного диалога, поговорить по-человечески не получается. С обретением дара речи в ней что-то изменилось, появилась какая-то самоотстраненность, даже самодостаточность. От прошлой легкости не осталось и следа. Одно слово — домработница, наемная рабсила.

Настроение, еще сутра такое чудесное, непоправимо испортилось. Кофе оставлял во рту противное горькое послевкусие. Макс поморщился, отодвинул чашку, сказал, теперь уже без всякой улыбки:

— Все, я на работу.

— Ты придешь ночевать? — Лиза забрала со стола чашку.

— Что?! — Это уже было явным перебором. Какое дело, скажите на милость, домработнице — придет ночевать ее хозяин или нет?

Она почувствовала его раздражение, добавила торопливо:

— Я просто хотела узнать, готовить ли ужин.

— Не нужно ничего готовить. — Макс встал из-за стола. — Если что, перекушу бутербродами. И не жди меня, ложись спать, — добавил он чуть резче, чем стоило. Была у Лизаветы такая нехорошая привычка — не ложиться, пока он не вернется. Словно она ему не домработница, а мать родная. — Ты поняла меня?

Она молча кивнула, невоспитанная девчонка из Урюпинска…

* * *

Лиза закончила уборку, присела на край дивана, отбросила со лба прядь волос, уставилась в экран неработающего телевизора. С момента ее возвращения из больницы прошло девять дней. За все это время Легостаев ночевал дома только три раза, — и Лиза ловила себя на мысли, что ей проще, когда его нет рядом. Это было плохо, но гораздо хуже было то, что и Макс явно тяготился ее присутствием. И не важно, что он сказал ей однажды — «оставайся». И даже то, что он подарил ей Дракона, ничего не значит. Ну, было и было.

Тогда, в прошлой жизни, все казалось другим: и Легостаев, и она сама. А теперь все изменилось, просыпалось прахом к носкам ультрамодных сапожек Лоры Лайт. Лиза Тихомирова не выдержала конкуренции.

Да о чем она? Изначально было губительным заблуждением противопоставлять себя, никчемную приживалку, лучезарной Лоре. И не заблуждением даже, а глупостью, детской блажью. У креативного директора гламурного издания Макса Легостаева есть свой собственный креативно-гламурный мир. Лора Лайт — неотъемлемая часть этого мира, а Лиза Тихомирова в нем транзитом, так, заскочила ковры пропылесосить, пыль смахнуть, тортик испечь…

Все, больше так жить нельзя! Она уже приняла решение и даже Ленке сегодня позвонила. Ей пора. Давно нужно было уйти, не путаться под ногами у Легостаева, не терзать собственную душу. Она и не догадывалась, что решиться будет так тяжело. Унижалась, терпела его отчуждение — и все не могла решиться. И за эту нерешительность ненавидела себя с каждым днем все сильнее.

Ей и оставалось-то совсем немного, следователь сказал — «последний разговор», а потом она может быть свободна. Вот Лиза и цеплялась за этот последний разговор, пыталась оправдать свое малодушие гражданским долгом. Это — раньше, до принятия самого важного в ее бестолковой жизни решения.

Макс нервничает, потому что он человек чести, потому что однажды он сказал белорусской девчонке «оставайся», а девчонка позабыла о приличиях и осталась надолго…

Сегодня был переломный день в ее жизни. Сегодня Лиза готовилась уйти. Подготовку она начала с «Наполеона»: испекла торт, залила шоколадной глазурью. Приготовила обед, принялась за уборку. Навела порядок во всех уголках легостаевской квартиры, все вычистила, отполировала, везде проветрила. Уйти хотелось красиво, а для домработницы уйти красиво — значит оставить после себя сияющую чистоту…

Завтра утром приедут Свешниковы, Ленка уже отзвонилась, подтвердила, что муж дал добро и уже готовит их старенький «Ниссан» к дальней дороге. Так что с отбытием на родину проблем не будет. Осталось только попрощаться с Легостаевым.